Пираты Балтийского моря. Сын Бога - Эдгар Крейс

Толстяк с детским, простоватым лицом повернулся к своим товарищам, но те, вместо радостного ответа, только застонали под тяжестью его массивного тела.

– Ты хотя бы слез с нас для начала, – примирительно сказал Везунчик, до которого только теперь начинал доходить смысл сказанных толстяком слов.

– Конечно, – ответил толстяк и разогнулся во весь свой огромный рост.

Послышался громкий удар. Это верзила грохнулся своей головой о потолок довольно низкой кареты и, вдруг, наступила кромешная темнота.

– Ты что это сделал, увалень! – снова закричал на него Везунчик. – Зачем дверь кареты закрыл? Ничего же не видно!

– Да не закрывал я её вовсе! – проворчал в ответ толстяк, и стал в потёмках пробираться к выходу.

Снова раздались крики и брань. Это уже толстяк, совершенно не церемонясь, в почти полной темноте наступал на ноги своих товарищей.

– Открой дверь, увалень! – скомандовал Везунчик.

– Я пробую, но она не открывается, – пожаловался он.

– Что значит – не открывается?! – снова закричал Везунчик и сам протиснулся к двери.

Он налёг на неё всем своим телом, но она действительно и не подумала открываться. Везунчик немного отодвинулся и попробовал её взять с налёта, но результат оказался тем же.

– Хватит вам там пыжится! Всё равно ничего не получится, – раздался чей-то до боли знакомый для Везунчика голос. – Мы подпёрли обе двери брёвнами и вам теперь без нашей помощи из вашей темницы не вылезти.

Этот голос раздавался явно из-за двери кареты и был слегка насмешливый, прямо как в прошлый раз, когда на него налетели лесные разбойники. «Разбойники!», – быстро проскочила в мозгу Везунчика верная мысль. – «Это же их главарь, Стоян!». Память услужливо подбросила ему даже имя его врага, но это теперь уже совершенно ничего не меняло. Он отошёл от двери, нашарил в темноте рукой сиденье и удручённо сел на него. Руки сами, безвольно опустились на лавку. «Всё, теперь нам конец!», – подумал Везунчик.

– Привет, немчура, ты меня ещё помнишь? – раздался за дверью кареты басовитый смех. – А помнишь, как я тебя в прошлый раз бока хорошо намял?

Это уже смеялся его главный мучитель, кажется Всеволод, для которого его железный шлем был не крепче листа тонкого папируса. Везунчик нервно передёрнул плечами и даже незаметно для себя самого тихо заскулил.

– Ты чего? – услышав жалобный писк своего товарища, спросил тощий.

– Это они! – панически зашипел Везунчик.

– Кто они? – не понял толстый.

– Лесные разбойники, которые меня в прошлый раз схватили! – нервно засвистел бравый рыцарь, потеряв от нервного напряжения свой естественный голос.

– Так вот они какие, эти лесные разбойники! – тоже почему-то полушёпотом ответил тощий, будто это что-нибудь изменит, если его голос услышат за дверью кареты.

Толстый попытался ещё раз всем телом навалится на дверь, но кроме оглушительного грохота ничего толкового из этого не вышло. Только небольшой кусочек красного бархата, который до этого был занавеской, сорвался с маленького, слюдяного оконца, и в карете стало чуть-чуть светлее. Оно было настоль мало, что протиснуться в него даже самому тощему из троицы рыцарей не представлялось возможным.

– Эй, вы там сильно не шебуршитесь! Сохраняйте спокойствие и благоразумие. Очень-то не напрягайтесь. Скоро наступит полдень и тогда солнце встанет в зенит, а в вашей карете станет очень жарко. Вы свои доспехи можете помаленьку уже снимать. Они вам сегодня больше не пригодятся, – продолжал веселиться Всеволод. – Так вам будет легче переносить жару в карете.

– Изверги! – истерично закричал Везунчик. – Немедленно выпустите нас, иначе наш магистр сотрёт всю вашу банду в порошок!

– Где ваш магистр, а где мы! – усмехнулся Стоян. Вот ты говоришь, что мы изверги! Нет, мы с вами ещё по-доброму поступаем, но можем поступить и так, как вы недавно поступили с моим отцом.

– Я никогда не знал твоего отца и знать не хочу – кто и как с ним поступил! – прокричал в маленькое окошко кареты Везунчик.

– Ты не знаешь, так твои напарники может слышали! – жёстко ответил Стоян. – Может они знают, что ваш магистр не так давно заживо сжёг моего отца в его собственном доме и теперь я имею полное право ответить ему той же монетой!

– Ты не можешь так с нами поступать! – завизжал Везунчик, мысленно представляя себя горящим в запертой карете. – Я не участвовал в сожжении твоего отца. Может это они, но не я!

Толстый и тощий дружно закрутили своими головами, тем самым искренне показывая, что они тоже тут совершенно ни причём.

– А мне всё равно, кто из вас сжигал моего отца, а кто нет! Вы служите магистру Ливонского ордена, который огнём и мечом прошёлся по всей моей земле. Это вы пришли к нам убивать, а не мы к вам! Значит, вы виноваты в нашем людском горе, а теперь и в моём! Герка, хватит с ними болтать – бессмысленно. Давай подложи травы и веток посуше и побольше под их карету и пусть они горят, как мой отец! – обратился Стоян к другу и тот стрелой помчался в лес.

Попавшиеся в ловушку воины ордена затихли, не веря в реальность происходящего с ними. Везунчик попытался собрать вся свою волю в кулак и схватился обеими руками за голову. «Нам надо что-то делать, но что?», – напряжённым голосом произнёс он, и протиснувшись к окошку, оттолкнув от него в сторону толстяка. Посмотрел в окошко, но Стояна не было видно. Ещё раз попытался подёргать дверь, но безуспешно.

– А может, им драгоценности отдать? – жалобно глядя в сторону огромного ларца, спросил толстяк. – Хоть так они какую-то пользу нам сослужат, а то ведь пропадут за просто так.

– А что, толстый дело говорит! Чем тут нам заживо сгорать, лучше уж поделиться найденным богатством с разбойниками. Ведь мы можем им и не всё отдавать, – поддержал товарища тощий и показал на свои карманы в которые он уже успел кое-чего положить.

Везунчик немного подумал, покосился на всё ещё лежащего без памяти «шпиона», вздохнул и громко крикнул:

– А если мы выкупим свои жизни – вы нас отпустите?

– А много ли дадите? – усмехнулся Стоян.

Везунчик отошёл от окошка и подошёл к открытому ларцу. Не разбирая, залез в него двумя ладонями и взял столько, сколько мог зараз унести. Вернулся к оконцу и, проломив слюду, выкинул в него всё, что сумел набрать из ларца.

Как раз в этот момент из леса вернулся Герка. Он подошёл к разбросанным на земле драгоценностям. Собрал их в подол рубахи и отнёс к сидевшему на обочине дороги Стояну. Тот взял их и стал просматривать переливающиеся на солнце разноцветными огнями бриллианты, потом попробовал на ощупь куски золота и удивлённо спросил:

– А много у вас там такого добра?

– Много! – неожиданно раздался голос пришедшего в себя «московского шпиона».

Посол шведского короля, помаленьку начинал приходить в себя. Он сидел, опёршись спиной на сосну, и правой усиленно растирал ушибленную голову. Парика на нём уже не было, а сквозь его белесые локоны волос виднелся здоровенный, красный шишак. Посол, прищурив глаза, посмотрел на торчащую в маленьком окошке кареты недовольную физиономию Везунчика, потом на Стояна и задумчиво произнёс:

– Если бы не вы, уважаемый сударь, то мне кажется, что эта шайка разбойников меня бы очень скоро порешила за мой ларчик с драгоценностями.

Глава 9. Узник подземелья

По решению главы города Риги особо опасных преступников содержали в подземельях Рижского замка. Считалось, что оттуда сбежать просто невозможно. Даже окон в подземелье нет, а наружу ведут единственные двери, за которыми несёт службу стража. Но и это ещё не всё. Заключённых подземелья содержали в отдельных клетках и в кромешной тьме. Лишь во время кормления узников или по случаю приезда высокого начальства зажигали немногочисленные факелы на стенах темницы. Сами стены от непомерной сырости местами уже покрывались серо-зелёной слизью. Пол камер, наверное, не убирали с самого строительства замка, на нём лежала гнилая солома вперемешку с какими-то тёмно-бурыми массами непонятного происхождения. Смрад и темнота. В таких условиях содержали особо опасных заключённых, и они долго не выдерживали. Большинство из них умирали от различных болезней за долго до истечения своего срока заточения, но руководство тюрьмы слало бургомистру города лишь отчёт о сэкономленных деньгах на провизии для заключенных, и тот был этому весьма рад. Даже иногда, на большие праздники, делал им небольшие подарки.

Стражник подземелья, мерно бряцая огромной связкой ключей, висящей у него на широком поясе, шёл по коридору темницы, где за толстыми, покрытыми ржавчиной решётками содержались самые из самых преступников города. Он держал в руках слабо горящий факел. Огонь на нём из-за вечных сквозняков, гулявших по длинным, сумрачным коридорам подземелья, беспорядочно дёргался, но старый охранник уже давно привык к его неверному свету. Дойдя до очередной клетки с преступником, он тыкал факелом сквозь решётку и некоторое время разглядывал заключённого. Резкий перепад освещённости вызывал раздражение у обитателя клетки, они начинал ворчать, а охранник от этого только радостно щерил свой почти что беззубый рот и шёл дальше, к следующему заключённому. Эту процедуру он проделывал дважды в день – с утра и вечером, когда он заключённым разносил баланду, а практически всего лишь воду, и, если кому повезёт, то в ней можно было выловить парочку крупинок пшенки. Но это всё-таки было получше, чем совсем ничего, и заключённые ворчали, проявляли недовольство, но ели. Никому не хотелось помирать раньше времени, каждый из них надеялся выжить, но всё равно – не проходило и нескольких дней, чтобы пара-тройка заключённых не отправились в мир иной.